Архив журнала

Нам так не хватает Королёва…

— Алексей Архипович, вы были непосредственным участником героического периода отечественной космонавтики. Как бы вы определили различие космических эпох — той и нынешней?

— Сегодня космические державы продолжают осваивать космическое пространство. Но, складывается впечатление, без прежнего энтузиазма. По большому счету это можно понять. Тогда, в самом начале космической эры, мы наблюдали самый настоящий всплеск разума и надежд человечества. А какие фигуры вышли на историческую сцену! Прежде всего я имею в виду Сергея Павловича Королёва — великого гражданина Земли. Он вынес столько в своей жизни, но не сломался, смог поднять громаднейший проект. А как он умел убеждать людей!.. Он был готов брать на себя решение серьезнейших проблем и отвечать за их успех или неуспех.

Всего один штрих: когда шла разработка на прилунение нашего КА, считалось, что там может быть до полуметра пыли. На жесткую или на мягкую посадку рассчитывать? Королёв сказал уверенно: ставьте на жесткий грунт! Это позволило без промедлений приступить к разработке. И он интуитивно угадал. Если бы Сергей Павлович еще прожил хотя бы несколько лет, мы наверняка побывали бы на Луне раньше американцев.

— Академик Мишин, сменивший Королёва на посту главного конструктора, выдвинул тезис, что пилотируемая космонавтика — это неоправданный риск при сомнительной эффективности, что осваивать космос надо автоматами. Что вы думаете об этом сегодня?

— В космонавтике без риска не бывает. А если главной целью ученого, конструктора, чиновника становится минимизация рисков, то и развития никакого не будет. Взять хотя бы нашу лунную программу. Уже после Королёва мы шесть ракет послали без экипажа к нашему спутнику, и каждый раз находились люди, которые говорили: давайте еще пошлем одну ракету. А в результате даже Луну первыми не облетели, не говоря уже о высадке нашего космонавта. У нас была огромная тяга к космосу и воля к его освоению. Скажу так: как страна, мы очень плохо сделали, что после ухода Королёва не победили в себе боязнь рисков.

— Увы, сегодня иные молодые люди не помнят даже даты полета Юрия Гагарина. Еще меньше знает, что именно вы первым из людей планеты 18 марта 1965 года шагнули в открытый космос. И уж совсем немногие слышали про злоключения, которые выпали там на вашу с Беляевым долю…

— Когда мы готовились к тому полету, случилась авария с кораблем-­аналогом, запущенным за сутки перед нами. С ним приключилась глупейшая история. После выполнения всей программы, после отстрела шлюза, корабль вдруг начал сильно вращаться. А на случай потери управляемости все системы на корабле снабжены АПО («автоматический подрыв объекта»). И вышло так, что конец одной команды, посланной с Земли, наложившись на начало другой команды, сформировал новую — третью — команду как раз на подрыв объекта!

После этого к нам с Павлом Беляевым в гостиницу приехали Королёв с Келдышем. Они начали нас предупреждать об опасности и затем предложили выбор. Первый вариант — отказаться от этого полета.

— Я уже дал команду сделать для вас новый корабль, — сказал Сергей Павлович, — но он будет готов через 9 месяцев. Второй вариант: мы идем на старт.

Конечно, мы выбрали полет. Наш ответ я и сейчас расцениваю как вполне зрелый. Хотя нам тогда было немного лет. Мы напомнили, что прошли серьезную подготовку, сидели часами со сборщиками корабля и теперь знаем досконально, где что прикручено, все его устройство.

— Одних аварийных ситуаций мы отработали около 3 тысяч, — сказал я тогда Королёву.

Это я загнул, конечно. Но 500 проработок было точно.

— Ну а если будет 3001-й вариант аварии? — спросил Сергей Павлович, а потом, подумав, подытожил: — Впрочем, если вы умеете работать — и с ней справитесь.

И нас тогда все-таки отправили в рискованный полет.

На «Восходе-2» случились самые разнообразные варианты аварий: и первая, и вторая, и третья, и седьмая... И та самая 3001-я. Называлась она «глубокое закислороживание объекта». Гремучий газ — 350 мм парциальное давление. Само по себе это не опасно, если только не проскочит искра. От этого погиб на Земле наш коллега Валя Бондаренко — за 19 дней до полета Юрия Гагарина. Он проходил в Институте авиационной и космической медицины пятисуточный эксперимент в сурдокамере. Промахнулся мимо ведра и случайно попал ваткой, смоченной в спирте, на электроплитку. В кислородном концентрате вспышка произошла со скоростью взрыва, он не успел даже глаза прикрыть.

И вот уже после всех известных теперь злоключений с разбухшим скафандром, который не давал мне войти в шлюз, у нас с Пашей возникла вот эта самая ситуация. Мы сидели в креслах и готовились к возвращению на Землю. Вдруг начало резко расти воздушное давление в корабле: 320, 340, 400, 420. Мы сидели в оцепенении. Надо было убрать влажность, снизить температуру, мы это все сделали, но давление не падало. А дальше наступило кислородное опьянение — мы просто заснули. Все это продолжалось 7 часов. У меня над головой был пульт системы жизнеобеспечения, и в отключающемся сознании мелькнуло: тумблера на нем стоят, как были поставлены на Земле, — горизонтально. А на орбите они должны быть поперек! Я прошелся жестким вентиляционным шлангом скафандра по этим тумблерам, по направляющим, и переключил тумблер «поддавливания». В кабину корабля пошел сжатый воздух, и, когда давление выросло до аварийного значения 1020, сработал клапан «полет». Раздался резкий хлопок — и пошло быстрое стравливание воздуха. Мы с Павлом окончательно пришли в себя.

Потом уже, при разборе полетов, стало понятно, в чем было дело. «Восход», как и «Восток», не имел автономной системы терморегулирования — оно осуществлялось за счет закрутки корабля на Солнце. А во время моего выхода в открытый космос корабль был стабилизирован. В результате одна его сторона прогрелась до +150 градусов, а другая охладилась до -140. При несоответствии металлов, из которых был сделан сам люк шлюзовой камеры и его обечайки, за счет линейных расширений образовалась микроскопическая щель. Датчик показывал, что люк закрыт, но на самом деле через щель шло стравливание воздуха из корабля. Система жизнеобеспечения, фиксируя факт утечки, начала «поддавать» кислород. А потом аварийно стравленный из кабины воздух ударом изнутри окончательно законопатил люк, и утечка прекратилась.

…После этого при посадке с Лео­новым и Беляевым было еще много «казусов», каждый из которых мог закончиться для космонавтов смертельно. Не случилось разделения двигателя и посадочной капсулы, произошел отказ системы автоматической посадки, и сажать корабль пришлось вручную, причем как бы смотря в зеркало бокового обзора — если брать аналогию с автомобилем. Впрочем, об этом уже много раз писали, так же как и о приземлении в пермской тайге и сутках, проведенных при сибирском морозе без теплой одежды.

— Каково ваше впечатление об открытом космосе? Он показался вам хаосом или гармонией?

— Первые слова, которые я сказал, шагнув в пустоту (я их не помню, но они записались): «А Земля-то не круглая». Но, вообще-то, космос — это, конечно, гармония. Когда смотришь на фотографии взрывов сверхновых, «схлопывания» галактик, снятые телескопом «Хаббл», — вот это хаос. А я увидел, когда вышел в космос, полную цветовую гармонию. По цветам я четко разделил их на колера Рокуэлла Кента и Николая Рериха. Когда двигаешься с Солнца на ночь — это Кент, а в обратную сторону — Рерих. Музыка тоже звучала. На темной стороне Земли, где нет помех, я отчетливо слышал в скафандре звук вентиляторов, который выстраивался в какое-то музыкальное повествование. Сравнить его можно со звучанием терменвокса, электронными композициями Вячеслава Мещерина.

— В 1975 году вы участвовали в историческом полете и первой в мире стыковке советского «Союза-19» и американского «Аполлона». Как вы сегодня оцениваете это событие?

— Программа «Союз» — «Аполлон» заложила очень важные и долгосрочные тенденции для освоения космоса. Например, дублирование и совместимость технических систем. Тогда было только две страны, летающие в космос, и в случае чего мы не могли даже оказать взаимную помощь из-за несовпадения стандартов.

Та стыковка помогла сделать шаг навстречу друг другу в космосе, в результате космическое сотрудничество продолжается до сих пор и будет продолжаться, я в этом абсолютно уверен, какие бы временные напряжения между Россией и Америкой ни возникали.

— А что вы думаете о перспективах полета на Марс?

— Туда надо лететь. Под такие полеты и Королёв свою Н-1 закладывал. У него был четкий план, алгоритм действий, которые нужно последовательно осуществить. К сожалению, после его смерти эти планы похоронили, космическая программа пошла совсем по другому пути. Сегодня у нас нет пока ни двигателя, ни одного реального аппарата, который может быть использован для полета на Марс. Но вот увидите, как только будет принята межгосударственная (и только такая!) программа о марсианской экспедиции, отсчитывайте от этого момента минимум 15 лет, тогда человечество и стартует к Красной планете. Это будет кооперация нескольких стран. И готовить надо будет не взрослых людей, а 10–12-летних мальчиков и девочек.

— Отроки во Вселенной?

— Скорее юноши и девушки. Просто их надо начинать готовить заранее — в различных климато-географических зонах, в разных ситуациях, чтобы у них сложилась стопроцентная психологическая совместимость. И только после многих лет подготовки отправлять к Марсу.

Нам есть еще над чем задуматься совместно с американцами, европейцами, китайцами. Я говорю об астероидной опасности. Наша Ассоциация участников космических полетов недавно вышла на ООН с предложением объединить усилия человечества в этом направлении. Нас слушают, соглашаются, но всерьез пока никто, похоже, не собирается этим заниматься…

— Вам снятся космические сны?

— Мне очень долго снился «авиаторский» сон, из тех времен, когда я был военным летчиком. Тогда, в начале 1960-х, было острое, нервное противостояние с NATO. И мне в разных «ракурсах» снилось одно и то же: я иду на перехват вражеского самолета.

А потом, когда уже попал в отряд космонавтов и был назначен «дежурным» по аварийным ситуациям, мне несколько раз снился тревожный сон, что меня поднимают среди ночи и говорят: ты должен завтра утром лететь на орбиту — спасать людей. Я говорю: да я не знаю даже программы полета! А мне отвечают: у тебя есть на это ночь. Вот это ужас так ужас — ни с какими киношными ужастиками не сравнить!

— Стоя у шлюза «Восхода-2» в разбухшем скафандре, когда не получалось войти обратно, вы не обратились к богу?

— Любой самый храбрый человек, когда подходит к черте неизвестности, какой бы атеист и материалист он ни был, скажет или «мама, помоги», или, скорее всего, «Господи, помоги». А когда «проскочишь», то опять же «Господи, благодарю Тебя». Это заложено в нас, где-то внутри. Прожив долгую жизнь, я пришел к выводу: человек должен верить. Вера помогает жить и приносить пользу — окружающим, своей стране, — заключает Алексей Архипович.

От редакции. Крепкого здоровья и творческих успехов вам, Алексей Архипович! От всей души поздравляем с 80-летием!