Архив журнала

Лазерный луч в женских руках

Владимир Джанибеков: Орга­ни­заторы этого полета заразили меня своим энтузиазмом. Во-первых, планировался первый выход в открытый космос Светланы Савицкой, а во-вторых, предстояла работа с универсальным рабочим инструментом (УРИ). Он был создан в Институте электросварки им. Е. О. Патона в Киеве. Первые эксперименты по автоматической электросварке в космосе проводил на «Союзе-6» еще в 1969 году Валерий Кубасов. А теперь решили дать человеку в руки электронный луч (пушку) и доверить ему работу в открытом космосе по широкому спектру монтажных работ. Светлана впервые включила инструмент в вакууме и осуществила сначала резку, потом сварку, напыление (в данном случае серебра на медную пластину) и пайку.

Инструмент, действительно, универсален: он может резать все что угодно, а конкретно образцы из железа и титана, сваривать эти металлы. Можно напылить флюс на поверхность какой-либо пластины и затем наложить (приварить) эту «латку» на пробитый корпус станции. Испытания прошли успешно, инструмент работал великолепно, без сбоев, и доказал свою перспективность. В дальнейшем была сварена ферма, на которую водрузили двигательную установку. И у станции появился новый канал управления по крену, что помогало существенно экономить топливо.

При подготовке к работе оказалось, что расстояние между поручнями на разных наземных установках разное. И не было гарантии, что это довольно массивное сооружение прочно зафиксируется между поручнями станции. Пришлось доработать конструкцию и сделать парашютные ремни с замками, чтобы можно было легко затянуть их в любом рабочем месте, а не только на поручнях.

Мне «с гордостью» говорили, что усилие на тангенте УРИ составит не менее 10 кг. А я просил полкилограмма, потому что сил-то у нас будет немного, а швов надо сделать несколько. После долгих споров сошлись на 1 кг. Светлана отлично справилась с этой работой. Должен признаться, что в конце смены руки у меня очень устали и еле держали инструмент.

Анализ образцов показал, что швы получились более прочными, чем базовый материал, а разница между наземными и космическими образцами невелика (на Земле шов примерно на 21–22 % прочнее, что и ожидалось). Шов в разрезе получился очень чистый: все шлаки остались сверху, а внутри — идеальная кристаллическая структура. Напыление тоже было очень эффективным и интересным по структуре. Серебро хорошо легло на медь. В принципе можно было развивать тему нанесения флюсов.

Через какое-то время нас пригласили в США на «великий сбор» сварщиков всей Америки. В огромном зале сидели специалисты своего дела. Наш доклад восприняли с огромным вниманием. Американцы признались, что около 15 лет работали над подобным инструментом, но безуспешно. И это вызывало у нас гордость за то, что мы стали первыми.

Светлана Савицкая: Как возникла идея этого полета? Ирина Пронина должна была лететь на 3 месяца и находилась на подготовке. Я была дублером. Месяца через полтора меня командировали за рубеж, в командировку. А когда я прилетела, узнала, что меня из экипажа вообще сняли. Я не расстроилась, так как знала, что Ира полетит. Но потом я решила сделать ей подарок. Съездила в Химки к Валентину Петровичу Глушко со своей идеей, которая возникла у меня после первого полета. Я сказала ему, что американки начнут летать (и они начали через год) и обязательно «пробьют» выход, чтобы стать первыми. Я предложила запланировать для Ирины выход в открытый космос. Валентин Петрович подумал и ответил: «Вы этот вопрос не поднимайте. Пусть Ирина отлетает. Выход — работа тяжелая. У нас его выполняет не каждый мужчина и не в каждом полете». И только в начале 1990-х я узнала, что у первой группы женщин-космонавтов был экипаж, который готовился к выходу. Если бы тогда он состоялся, приоритет был бы наш точно!

Потом я перешла на работу в НПО «Энергия» с правом испытательных полетов (летала в Жуковском). Летом 1983 года не успела я после очередного полета сойти со стремянки, как подбегает техник и говорит: «Скорей! Из какого-то министерства звонил Шишкин и просил срочно приехать». Я поняла, что это был замминистра общего машиностроения, прыгнула в машину и поехала в Москву. Примчалась к Олегу Николаевичу Шишкину, а он говорит: «Значит, так: пришла информация, что американцы собираются запустить женщину (Салли Райд. — Прим. ред.). А в следующем году планируется уже и выход женщины в открытый космос. А мы-то должны быть первыми! Сможем?» А потом пошел разговор: а как мы, а как скафандр — успеем сшить или нет? Я не понимала, нужен ли отдельный скафандр, ведь в то время готовились к выходам не все космонавты. Это сейчас ВКД (внекорабельная космическая деятельность) является частью системы общекосмической подготовки. Но выяснилось, что и «мужской» замечательно подгоняется.

В 12-дневную программу нашей экспедиции посещения включили выход, и мы стали к нему готовиться в гидролаборатории. До этого лишь однажды во время короткого полета Георгий Гречко выходил на поверхность станции, чтобы проверить стыковочный узел. Поначалу предполагалось, что и мы ненадолго выйдем наружу и поменяем какие-то элементы. Но…

Я хорошо помню, как мы сидели в Главном корпусе и к нам пришли Владимир Никитский и кто-то из Института имени Патона и сказали, что они уже 10 лет работают над новым аппаратом УРИ. «Он уже опробован, испытан в барокамере, в полетах на невесомость и везде. Его надо как-то «протолкнуть» на борт. У вашего экипажа внеплановый выход. Взялись бы вы за него!.. Если согласны, мы пойдем по начальству пробивать эту программу».

Мы ни секунды не раздумывали и сразу согласились. Хотя, честно говоря, сомневались, что это им удастся, ведь найдутся люди, которые скажут: «Нечего там рисковать!» А они сумели! Конечно, повлиял авторитет Бориса Евгеньевича Патона и Валентина Петровича Глушко, руководителя этой программы. Эту работу включили в наш полет, и начались тренировки и занятия с УРИ, в том числе в барокамере. Грамотная команда специалистов стремилась сделать все, чтобы получился замечательный инструмент. И наша фирма, и киевляне старались учесть все наши замечания и предложения, особенно при работе в барокамере.

Что касается американцев, то однажды (это было в 1994–1995 году) мне позвонил из Киева Александр Загребельный и сказал: «Борис Евгеньевич Патон просит, чтобы ты переговорила с американцами. Они тут у нас уже полгода крутятся. Хотят купить нашу установку, изучают ее и не верят, что вы действительно работали с УРИ в открытом космосе». Полчаса через переводчика я отвечала на все вопросы, в том числе по поводу капель металла. Было ясно, что американцы излишне осторожны. Они побоялись и не сделали такой инструмент, потому и в Киев приехали. Киевляне были бы рады продать УРИ: Советский Союз развалился, денег нет. Но не сложилось.

Этот интересный эксперимент мог и не состояться. У экипажа основной экспедиции станции «Салют-7» Кизима-Соловьёва до нас было шесть выходов. Им надо было выполнить еще одну работу вне станции, но они не тренировали операции с двигательной установкой. Нам сказали, что, возможно, наш выход отменят, потому что ребятам надо лишний раз потренироваться для седьмого выхода. Им прислали кинопленку с тренировками в гидролаборатории, Кизим и Соловьёв ее посмотрели и сказали, что готовы к работе в открытом космосе. И только тогда мы поняли, что наша программа не изменится.

Теперь почти в каждом полете есть ВКД, и готовят к ней всех космонавтов, начиная с общекосмической подготовки. Думаю, что наш выход произвел какой-то психологический сдвиг в сознании. Ведь многие считали, что женский организм не справится, что женские руки не такие сильные, что не надо давать нам в руки инструмент, потому что «скафандры друг другу пожгут», что это опасно. Но мы делали свое дело и не обращали внимания на разговоры. А теперь, даже если нужно выполнить какие-то незапланированные операции в открытом космосе, а ты их не тренировал, тебе все объяснят, и ты идешь и делаешь, что надо. Мы доказали, что это возможно.

Владимир Джанибеков: Должен сказать об энтузиазме Владимира Никитского и Саши Загребельного. Они обладали такой мощной энергетикой, что даже Владимир Шаталов, тогда помощник главкома ВВС, не мог им аргументированно возражать. Сомневающихся, действительно, хватало. Шаталов приходил к нам на тренировки и делал какие-то записи, особенно если проходил какой-то сбой. И по лицу было видно, что он ярый противник этой затеи.

Американцы настороженно отнеслись к электронному лучу в вакууме. Ведь для рентгеновской пушки в медицинском учреждении используется специальная защита. Тех материалов, которые могли бы снизить воздействие вредного рентгеновского излучения, просто не было. Но скафандр обеспечивал достаточно хорошую защиту.

Президент Американского общества по сварке (AWS) вынужден был признать наш приоритет.

В киевском институте создали лазерные инструменты, которые режут, паяют, сваривают. С их помощью можно строить в космосе все что угодно. Лазерные хирургические инструменты позволяют оперировать внутренние органы без крови. Мы пытались заинтересовать ими нашу медицину, но, к сожалению, не получилось.

Вы помните, как выходил в открытый космос китайский тайконавт? То ли он сам вышел, то ли его за ноги там подняли из люка. Он поставил телекамеру, затем по бумажке прочитал текст, жестикулируя одной рукой. Потом чувствуется, что его втягивают внутрь, и он едва успевает снять телекамеру, как люк закрыли. Все, выход совершен! Я вспоминаю, как они входят в свою станцию — крадучись, как партизаны, «по-пластунски», аккуратненько берутся за резиновые лямочки… А наши космонавты, как только попадают в станцию, начинают кувыркаться.

Француз Жан-Лу Кретьен пришел в восторг, когда увидел, как Анатолий Березовой рыбкой, не касаясь стен и люков, пролетел сквозь всю станцию, влетел в транспортный корабль и назад. Кретьену захотелось за ним повторить. Мы с Иванченковым сидим в нашем транспортном корабле, Березовой с Лебедевым на центральном пульте контролируют орбиту и ориентацию. Жан-Лу закончил медицинский эксперимент, убрал аппаратуру и решил полетать. А в это время мы включили двигатель — мы же не знали, что задумал Кретьен. Березовой с Лебедевым пригнулись, потому что над ними навстречу нашему импульсу пролетает Жан-Лу и с грохотом ударяется о стенку. Я подумал: «Что же в невесомости могло так упасть?» Смотрю, Жан-Лу потирает ушибы. К счастью, испытатель из Франции ничего не поломал, но ему было очень больно.